Неточные совпадения
Следствие вел провинциальный чиновник, мудрец весьма оригинальной внешности, высокий, сутулый, с большой тяжелой головой, в клочьях
седых волос, встрепанных, точно после драки, его высокий лоб, разлинованный морщинами, мрачно украшали густейшие серебряные брови, прикрывая глаза цвета ржавого железа, горбатый, ястребиный нос прятался в плотные и толстые, точно литые, усы,
седой волос усов очень заметно пожелтел от дыма табака. Он похож был на военного в чине не ниже
полковника.
В трактире к обеду стало поживее; из нумеров показались сонные лица жильцов: какой-то очень благообразный, высокий,
седой старик, в светло-зеленом сюртуке, ирландец, как нам сказали,
полковник испанской службы, француз, бледный, донельзя с черными волосами, донельзя в белой куртке и панталонах, как будто завернутый в хлопчатую бумагу, с нежным фальцетто, без грудных нот.
Но Ромашов, безукоризненно отдавая честь и подавшись вперед на
седле, отвечает с спокойно-высокомерным видом: «Виноват, господин
полковник…
А дилижанс между тем катился от станции до станции и вез, сверх наших мечтателей, отставного конноегерского
полковника с
седыми усами, архангельского чиновника, возившего с собою окаменелую шемаю, ромашку на случай расстройства здоровья и лакея, одетого в плешивый тулуп, да светло-белокурого юнкера, у которого щеки были темнее волос и который гордился своим влиянием на кондуктора.
Первое впечатление было не в пользу «академии». Ближе всех сидел шестифутовый хохол Гришук, студент лесного института, рядом с ним
седой старик с военной выправкой —
полковник Фрей, напротив него Молодин, юркий блондин с окладистой бородкой и пенсне. Четвертым оказался худенький господин с веснушчатым лицом и длинным носом.
Не успел
полковник налить первую рюмку, как вошел полковник-жандарм, звеня шпорами.
Седая голова, черные усы, черные брови, золотое пенсне. Полицмейстер пробормотал какую-то фамилию, а меня представил так — охотник, медвежатник.
Коляска подкатывала к крыльцу, где уже стояли встречавшие, а в коляске молодой офицер в белой гвардейской фуражке, а рядом с ним — незабвенная фигура — жандармский
полковник, с
седой головой, черными усами и над черными бровями знакомое золотое пенсне горит на солнце.
Вернулся мой путешествующий по карте палец из Рыбинска в Ярославль. Вспомнились ужасы белильного завода… Мысленно проехал по Волге до Каспия… В дербентские и задонские степи ткнулся, а мысль вернулась в Казань. Опять вспомнился арест, взломанная решетка, побег. И злые глаза допрашивавшего
седого жандармского
полковника, глядевшие на меня через золотое пенсне над черными бровями… Жутко стало, а в этот момент скрипнула дверь, и я даже вздрогнул.
— Елизавета Сергеевна, голубушка, я вам рад! — заявил
полковник, глядя на гостью из-под
седых бровей, сросшихся на переносье, круглыми, как у филина, глазами. Нос у
полковника был комически велик, и конец его, сизый и блестящий, уныло прятался в
седой щетине усов.
Вышел генерал и встряхнулся, за ним
полковник, поправляя руками султан на своей шляпе. Потом соскочил с дрожек толстый майор, держа под мышкою саблю. Потом выпрыгнули из бонвояжа тоненькие подпоручики с сидевшим на руках прапорщиком, наконец сошли с
седел рисовавшиеся на лошадях офицеры.
— Навряд такой отыщется, — угрюмо крутя
седой ус, промолвил служивый. — Таких господ, как
полковник Якимов, не вчасту́ю бывает.
Полковник покрутил свой
седой ус, крякнул и начал...
Но клеенчатая дверь уже раскрывалась. Выглянул
седой, полный господин в тужурке отставного
полковника.
— И везде, везде эта тайна, глупая, никому не нужная! — измученным голосом говорил
седой артиллерийский
полковник. — До последней минуты все от всех скрывают, а потом дымом пускают на воздух миллионы!
Игроки углубились в игру свою. На лбу и губах их сменялись, как мимолетящие облака, глубокая дума, хитрость, улыбка самодовольствия и досада. Ходы противников следил большими выпуклыми глазами и жадным вниманием своим
полковник Лима, родом венецианец, но обычаями и языком совершенно обрусевший. Он облокотился на колено, погрузив разложенные пальцы в
седые волосы, выбивавшиеся между ними густыми потоками, и открыл таким образом высокий лоб свой.
Полковой командир, в ту самую минуту, как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что́ случилось что-нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста-полковника и свою генеральскую важность, а главное — совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку
седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпа̀вших, но счастливо миновавших его пуль.